[Nerwen]

В жизни надо попробовать все, в том числе, разумеется, и испортить собой любимое произведение. Поэтому я сел и дописал "Далекую радугу". Сначала мне было стыдно, через три дня настойчивого упороса, перестало, так что вместо тысячи слов представляю на суд общественности две тысячи слов на заданную тему )

Горбовский и все-все-все.
Внимание: содержит примеси АУ и ООСа, хотя как по мне, то это не ООС, а чрезвычайные обстоятельства, вызывающие у людей чрезвычайное поведение.

Камилл замолчал и, странно изогнув шею, принялся смотреть на Волну. Леонид Андреевич смотрел на море. Он не мог сказать, сколько прошло времени — может быть, четверть часа, а, может, и час. Было очень тихо.
Видеофон в кармане вдруг оглушительно взревел мелодией волынок. Леонид Андреевич, щурясь против солнца, взглянул на экран. Звонил директор Радуги.
- Слушаю тебя, Матвей, - сказал Горбовский.
- «Тариэль» возвращается, - без обиняков заявил Матвей.
- Как это — возвращается? - испугался Леонид Андреевич и сел, спустив ноги на песок.
- А так, - буркнул директор Радуги, - Высадил детей за морем и возвращается. Сказал, там абсолютно спокойно. Я ему, запретил, конечно, но толку...
- Вот так Пишта... - пробормотал Леонид Андреевич.
- Значит так, Леонид. Сейчас я собираю тех, кого могу собрать, и ты мне нужен. Флаер за тобой сейчас вылетает... - изображение пошло рябью помех, - …с тобой?
- Что? - Горбовский вытянул шею, словно пытаясь заглянуть за края экрана, - Матвей! Ничего не слышно!
- Экипаж с тобой?
- Нет, я с ними свяжусь сейчас... Но, Матвей, нас тут четверо, ты это учти.
- Трое, - вдруг сказал Камилл.
- Погоди, Матвей, - сказал Горбовский и обернулся к Камиллу, - Как это трое?
- Подумайте о вместимости вашего корабля, - пожал плечами Камилл, равнодушно глядя в лицо Горбовскому, - Я останусь.
Леонид Андреевич подумал и только вздохнул.

Предзакатное солнце светило очень ярко. Аля Постышева лежала на спине и ее темные волосы очень красиво смотрелись на фоне выгоревших стеблей. Марк приподнялся на локте и принялся вдумчиво целовать Алину шею. Воздух уже становился прохладным, но от земли веяло приятным теплом. Было очень хорошо — лежать вот так, когда Аля обнимает его за плечи, и ничего не видеть, кроме белого изгиба ее шеи и травинок, запутавшихся в волосах.
Запищал видеофон. «Не буду отвечать», - подумал Марк, - «Наверняка Горбовский, чтобы поделиться очередной ерундой, которая его заинтересовала. Никакого уважения к личной жизни окружающих. Зачем я это столько лет терпел?». Валькенштейн представил разочарованную физиономию Горбовского, вздохнул, и полез в карман.
- Извините, Марк, - смущенно сказала физиономия Горбовского на экране, - Вы, наверное, заняты, но тут такое дело...
Марк сам не заметил, как оказался на ногах. Аля тоже вскочила.
- Выходите к шоссе, - говорил Горбовский, - я вас там подберу, а остальных заберут птерокары.
Аля всплеснула руками и принялась оглядываться, выискивая глазами шоссе. Впрочем, это было уже не нужно — над притихшей степью звук громокоговорителей, расположенных на придорожных столбах, разносился далеко. Голос гремел:
- Внимание! Говорит директор Радуги. Всем жителям немедленно прибыть на космодром. На шоссе вас будет ожидать транспорт. Повторяю...
- Туда, - сказал Валькенштейн, указывая направление, и они побежали.
Бежать, видя перед собой огромную черную стену Волны, было очень неуютно. Сзади подпирала такая же чернота и казалось, что она вот-вот нагонит их и сотрет с лица земли. Солнце уже почти коснулось краем горизонта. Аля думала о том, что скоро уже совсем стемнеет и станет еще хуже — нельзя будет даже понять, ночная ли чернота их окружает, или убийственное поле Волны. Марк думал, что три приземления за сутки — это слишком даже для десантного звездолета, созданного для высадки на планеты с атмосферами, и будет чудом, если все важнейшие системы останутся в норме.
На обочине шоссе уже стоял флаер, возле распахнутой дверцы маячила длинная фигура Горбовского. Вокруг толпились люди.
- Разойдитесь, пожалуйста, - говорил Горбовский, - Вон, видите — за вами уже летят. Не волнуйтесь, мест хватил на всех. А, вот и вы, Марк, - Леонид Андреевич хлопнул его по плечу, - Забирайтесь.
Марк подсадил Постышеву и запрыгнул в салон. Там уже сидели какой-то здоровенный плечистый парень и бледная худая девушка. Вшестером было тесновато. Горбовский принялся настраивать проигрыватель и острый локоть неприятно тыкал Марка в бок.
- Не пихайтесь, пожалуйста, - раздраженно сказал он.
- Кто пихается? Я? - удивленно спросил Горбовский. Проигрыватель, впрочем, отложил.
Валькенштейн отвернулся и уставился наружу. Под флаером быстро летела вечерня степь, впереди виднелись яркие пятна света — Столица. Выше и правее появилась быстро увеличивающаяся белая точка, через пару минут превратившаяся в «Тариэль» - огромный, подсвеченный струями топлива на бездонно-черном фоне. Он медленно снижался, странно кренясь на правый бок. Валькенштейн заскрипел зубами и отвернулся.
- Ну, ну, Марк, - примирительно сказал Горбовский, - Мы ведь не знаем, где он садился.
Марк промолчал и продолжил мрачным взглядом следить за посадкой звездолета. Пилот все-таки выровнял корабль и приземлился, с виду, пристойно. Аля громко вздохнула и разжала пальцы, до этого крепко сжимающие ладонь Валькенштейна.
Флаер сделал круг над космодромом и приземлился около главного люка. Люк был уже открыт и на ступеньке трапа сидел Станислав Пишта. Он был бледен и поминутно вытирал пот над верхней губой. Горбовский вылез первым и переступил с ноги на ногу — покрытие космодрома жгло ступни через подошвы сандалий.
- Марк, давайте-ка внутрь, проверьте пока систему. - сказал Горбовский.
Валькенштейн деловито кивнул и тут же скрылся в люке. Остальные неловко топтались около флаера. Леонид Андреевич положил ладонь на обшивку «Тариэля». Покрытый особым составом металл быстро отдавал тепло окружающей среде и прикасаться было безопасно.
Пишта поднялся и они быстро обнялись.
- Зря ты это, Стасик, - качая головой, сказал Леонид Андреевич и тут же пожалел о сказанном.
- Сам знаю, - буркнул Пишта, - Но не мог я иначе, понимаешь? Э, да что ты можешь понимать, уж ты-то...
- Извини, извини, - покаянно сказал Горбовский.
Пишта продолжал говорить, быстро, настойчиво, словно не слыша:
- Там, знаешь, сплошной песок, ну я и... Думал — не сяду, ну и черт с ним, но как уменьшил высоту, сразу понял — сяду. И сел, прямо как по ниточке, ровно. Я же на пески всегда...
Ослепительно вспыхнули внешние прожекторы. Леонид Андреевич зажмурился. Пишта упрямо проговорил:
- Знаю, что дурак, а все-таки сел.
- Ты молодец, Стасик, - сказал Горбовский, открыв один глаз, - Спасибо тебе.
- А, да что там, - махнул рукой Пишта, - Ты бы так не поступил и ты прав.
- Ты тоже прав, - возразил Горбовский, - Многим сегодня повезло, потому что ты — не я.
Они помолчали.
- Легки на помине, - вздохнул Пишта. - Хоть бы все влезли...
Горбовский оглянулся и через плечо увидел толпу, огибающую бок звездолета.
- Ах, да, - встрепенулся Станислав, - координаты, я, понятно, в вычислитель вбил, но тебе придется вручную. Автопилот накрылся, или его с той половиной пульта вынесли.
- Ладно, - бодро сказал Горбовский, - Ты тогда, Стасик, иди пока в грузовому люку и загружай, то есть, э, заводи людей. И, знаешь что... по-моему, на камбузе какая-то техника оставалась, если есть кто с руками, пусти их вперед, пусть демонтируют и выбросят. И следи, чтобы ничего не проносили.
Пишта кивнул, потер лицо ладонью, выпрямился и зычно гаркнул:
- Товарищи! Прошу за мной!
Толпа разделилась — большинство устремилось за Пиштой, но некоторые ринулись к главному люку и сгрудились вокруг Горбовского.
- Что происходит, капитан?
- Когда летим?
- А дети где?
Леонид Андреевич начал по порядку отвечать, но тут, с настойчивым «А ну, посторонись!» к нему протолкался Матвей Вязаницын.
- Минуту, - сказал он Горбовскому и принялся объяснять толпе положение вещей. Люди слушали, опасливо поглядывая на небо. За кругом света прожекторов зияла тьма, рассекаемая по вертикали тонкой полоской сумеречного света.
Леонид Андреевич заметил в сторонке Этьена Ламондуа. Тот прижимал к груди три объемистых рулона распечаток вычислителя. На него наступал раздраженный Канэко.
- Да бросьте вы свои бумажки!
- Вы с ума сошли! - высоким голосом отвечал Ламондуа, - У нас получилось, понимаете! Здесь — все расчеты, понимаете вы, все! Я их и просмотреть не успел!
- Какие расчеты?! - сдавленным от ярости голосом воскликнул Канэко, - Бросайте, несчастный дурак! - и принялся вырывать рулоны
- Нуль-Т...
- Вот и отправляйтесь отсюда через нуль-т вместе со своими бумажками!
- Леонид, - позвал Горбовского Матвей и тот отвернулся от сцены, успев краем глаза заметить, как Ламондуа в отчаянии бросает бумагу на землю и топчет ее ногами.
- Да, - сказал Горбовский, - Сколько у нас времени? - спросил он, понизив голос
- Минут сорок.
- А людей сколько?
- Семьдесят-восемьдесят. Точно посчитать — сам понимаешь...
- О-хо-хо, - сказал Горбовский со вздохом.
Директор Радуги изменился в лице.
- Нет, ничего, - поспешно сказал Леонид Андреевич, - Ты не волнуйся. Поместимся как-нибудь.
- Должны поместиться, - твердо сказал Матвей, - Здесь и так не все... - он снова помрачнел.
Горбовский его понимал. Тех, кто теоретически мог бы добраться до Столицы, директор оповещать не стал. Иначе было нельзя, Матвей умел принимать такие решения, но легче от этого не становилось.
- Пишта уже грузит, - сказал он успокаивающе, - Сейчас мы и этих...
Из люка высунулся раскрасневшийся Валькенштейн.
- Все работает, Леонид Андреевич, - сказал он, - только системе кондиционирования труба. Пока работает, но еле-еле. И в третьем маневровом тяга никуда не годится, а впрочем... Может, Перси быстро посмотрит?
Марк быстро спустился на землю и вгляделся в толпу.
- Э, - сказал он, - А где Перси? - он еще ничего не понимал.
- Перси не вышел на связь, - печально сказал Горбовский.
- Как это — не вышел? - растерянно переспросил Марк, - Что значит — не вышел?! - краснота стремительно сходила с его лица.
- Ни видеофон, ни рация флаера, - сказал Горбовский тихо, - Придется нам сегодня без бортинженера.
Валькенштейн вздрогнул.
- Вы что это, а?! - зашипел он.
- Не надо, Марк, - Горбовский взял Марка за локоть, - Тут уже ничего не поделаешь.
Валькенштейн вырвал руку. Его глаза, обычно серые, от ярости стали совсем прозрачными.
- И вы ничего не сказали?!
Аля Постышева протиснулась сквозь толпу, но подойти не решилась, только смотрела испуганными глазами.
- Перси улетел слишком далеко, вы же понимаете, - сказал он тихо, - Пойдемте, Марк, времени и так мало. Надо работать.
- Я возьму флаер, - бросил Марк и направился к машине, - Полчаса.
Горбовский догнал его и схватил за локоть. В толпе зашумели.
- Что за чертовщина, Леонид?! - воскликнул Матвей.
- У нас нет получаса, - твердо сказал Горбовский, - Прекратите, Марк, вы пугаете людей.
- У вас, - сказал Валькенштейн, - Какое вам до меня дело? Я так не могу.
- Не только мне есть до вас дело, - сказал Леонид Андреевич.
Марк оглянулся на Алю и его лицо исказилось. Горбовского вдруг кольнуло неприятное чувство. «Зря я это сказал», - подумал он, - «Только порчу все, что у них может случиться. И вообще не надо мне так с ним говорить.».
- А я не могу вас отпустить. Вы — член экипажа и должны быть на борту.
- Вот так просто? - ровным голосом спросил Марк.
- Совсем не просто, - ответил Горбовский, - Но иначе нельзя.
Марк опустил голову и уставился на носки своих тяжелых ботинок. Потом посмотрел вверх, где кроме черноты было уже ничего не разглядеть.
- Будь оно проклято, - прорычал он и, быстро прошагав к трапу, скрылся в шлюзе.
- Это что за фокусы? - возмущенно спросил Горбовского Матвей, глядя на часы.
- Ничего, - Леонид Андреевич виновато пожал плечами, - Ничего, - повторил он, - Давай-ка лучше загружаться.
Люди волновались, толкались и переругивались. Некоторые, наоборот, выглядели рассеянными, как будто их не волновало нежданно свалившееся спасение. Из недр корабля доносился гул голосов и словечки покрепче. Без охлаждения воздуха людям, набившимся в отсеки, было несладко.
- Иди, Леонид, - сказал Матвей, - А то по потолку придется. Я тут закончу.
Горбовский прошел через просторный и пустой пока шлюз и, шагнув в коридор, подумал, что на потолок надо лезть уже сейчас. Люди вжимались в стены, но он все равно еле протискивался. Леонид Андреевич попытался втянуть живот, но втягивать ему было нечего. В рубку он ввалился уже весь взмыленный. Валькенштейн рьяно ограждал пульт от попыток на него навалиться, но отвоевать ему удалось лишь крошечный пятачок. Проходя к пилотскому креслу, Леонид Андреевич почувствовал себя очень неуютно. Он никогда не любил выступлений перед публикой, даже по самым радостным поводам. А уж публично управлять звездолетом ему и вовсе не доводилось. У него не было оснований предполагать, что эти люди замучают его советами, но все же, все же...
- Извините, - бормотал Горбовский, наступая людям на ноги, но в ответ получал полные надежды взгляды, и смущался еще больше. Наконец он пробился к креслу и сел, машинально пристегнувшись, после чего почувствовал себя еще более неловко. Валькенштейну даже некуда было сесть.
- Внимание пассажирам, - четко проговорил в микрофон громкой связи Марк, - Сейчас я закрываю люки. Повторяю: закрываю люки. - он повернулся к Горбовскому, - Все, Леонид Андреевич.
- Замечательно, Марк, - сказал Горбовский. - Давайте питание.
Валькенштейн хрустнул пальцами и защелкал тумблерами.
Леонид Андреевич вздохнул и заставил себя забыть о духоте, жаре и людях вокруг. Мир сузился до пульта с показателями приборов, голоса штурмана, и поставленной задачи.
- Есть питание, - доложил Марк.
- Ну, поехали, - низко и глухо сказал Леонид Андреевич голосом звездолетчика Горбовского, - Начинайте отсчет.
Марк довольно осклабился и начал:
- Десять...