Начало тут nerwen.diary.ru/p196204487.htm
Я тут подумал и решил, что, поскольку столь обширный опус у меня пока один, то это повод ) А посему торжественно объявляю, что сие творение я чистосердечно посвящаю
Странно пихать посвящение посередине фика, но его один фиг придется еще перелопачивать и когда-нибудь я его отредактирую, уберу все несоответствия и красивенько выложу, а пока пусть так
VIII
VIII
Через десять дней после назначения на «Варит» Руппи вернулся в гавань Мехтенберга с уловом — позади тащилось судно захваченного почти у самой границы с Талигом контрабандиста. Это была вторая попытка провести разведку и Руппи чувствовал себя в достаточной степени вознагражденным этим неожиданно попавшимся трофеем, она в полной мере возмещала злую шутку, которую сыграла с ним погода, стоило только выйти впервые на собственном корабле выйти из гавани. С самого утра погода не заладилась, а уже к шести склянкам дневной вахты небо заволокло тучами, к которым Создатель, словно издеваясь, послал молодому Фельсенбургу резкий порывистый ветер, от которого по поверхности моря шла кривая рябь, вызывающая поперечную и продольную качку одновременно, так что даже никогда страдавший морской болезнью Руппи чувствовал противную дурноту. К вечеру дело стало еще хуже — ветер задул в сторону берега, так что перед свежеиспеченным капитаном встала блестящая перспектива закончить свое командование либо разбившись о скалы, либо застряв в болотистых мелях. Руппи раздумывал — либо сражаться с ветром, отойти на безопасное расстояние и лечь в дрейф в открытом море, либо вернуться в Мехтенберг. Руппи, скрепя сердце, выбрал последнее, хотя это решение далось ему нелегко. Вернуться словно означало признать свое поражение и чтобы отделаться от этого чувства, Руппи понадобилось призвать на помощь все свое здравомыслие. Он стоял, вцепившись пальцами в фальшборт, смотрел на темнеющее небо и лихорадочно размышлял, пытаясь отделаться от ощущения, что вся команда буравит взглядами его спину. Разумеется, все было не так - «Варит», как и все бывшие нынче на ходу корабли, был недоукомплектован кадрами и матросам хватало работы с постоянно норовившими заполоскать парусами. Спустя четверть часа, выдержав битву с самим собой, рациональная сторона Руппи выбрала возвращение в безопасную гавань. К ночи могло стать еще хуже, а приползти с разорванными парусами или, не приведи Создатель, сломанной стеньгой, означало однозначно провалить задание и — что на самом деле было главным аргументом — не оправдать оказанного доверия. В конце концов, в отвратительной погоде никакой его вины не было и быть не могло. Настроение все равно было поганое, но, как выяснилось, ему не пришлось даже объяснять ситуацию. Адмирала цур зее на борту флагмана не оказалось, он был занят какими-то делами в порту, а, вернувшись, прислал офицера, передавшего приказ снова выйти в море, когда шторм уляжется. И все. Было даже слегка обидно, но это было совсем уже глупо и по-детски. Теперь он один из многих таких же капитанов, в конце концов не хотел же он выслушать разнос только ради того, чтобы на него обратили внимание.
Теперь же он не без гордости поглядывал на свой трофей, взятый — почти — без единого выстрела. Один выстрел — предупредительный — сделать все же пришлось, но после этого хозяин посудины предпочел не гневить судьбу и сдаться. Контрабандное судно не отличалось образцовой осадкой и казалось неповоротливым, но для того, чтобы взять его, пришлось попотеть. Пару часов контрабандист и Фельсенбург соревновались в скорости, но в итоге большая парусность «Варита» решила дело. Руппи наткнулся на это судно совершенно случайно и это было большой удачей. Теперь команда получит свою долю и, хотя пока у Руппи не было повода считать, что он не пользуется на вверенном ему корабле достаточным авторитетом, лишний раз заручиться теплыми чувствами команды было вовсе не лишним. Но главным было даже не это, а сообщенная контрабандистом информация, что Альмейда отправился на юг. Сам Руппи, как ни шнырял вдоль границы, кроме таких же дозорных судов Талига, ничего не увидел. Это было даже хорошо — всяко лучше, чем если бы он увидел направляющуюся в сторону Дриксен эскадру Бешеного... но все же возвращаться «с пустыми руками» не хотелось.
Руппи представил пленника адмиралу, и получил одобрение и увольнительную. Он решил вопрос с призовыми деньгами для команды и решил не снимать номер в гостинице, а остаться пока на борту своего корабля. Тем более что ожидались еще поставки пороха и проворонить этот момент Руппи не хотелось — он прекрасно знал прижимистость коменданта порта и его подручных, так что следовало самому проследить, чтобы ему досталось ровно столько, сколько было положено.
На следующий день принесли почту и плохие новости. Отправленный с разведку взамен «Варита» - все же тот был слишком крупным для постоянного патрулирования — отремонтированный корвет сумел пробраться дальше и видел, как три линеала выходили с рейда Хексберга. Пока нигде не грянуло, но этот момент был уже явно близок.
Руппи принялся разбирать почту. Мама писала как обычно — разве что на страницах было больше пятен от капнувших на бумагу слез. Руппи поморщился, впрочем, ничего другого он не ожидал — герцогиня Шарлотта была не из тех, кто приветствует продвижение по службе(читай — возрастание опасности погибнуть ужасной смертью) для своего драгоценного отпрыска. Бабушка сухо поздравляла внука и выражала надежду, что тот не забудет о своем долге перед семьей. Сестра писала о каком-то кавалере, таинственно умалчивая об имени этого, наделенного по ее словам, всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, молодого человека. В конце ее письма содержалась написанная по-детски округлым почерком Михаэля. Брат восхищался тем, что Руппи получил в командование «всамделишный корабль» и умолял взять его к себе, когда вырастет. Руппи невесело усмехнулся, представив, что разразится дома, если он решит выполнить просьбу Михаэля. Вздохнув, он обмакнул перо в чернильницу и принялся сочинять ответ герцогине Элизе. Дело шло со скрипом из-за нарастающего раздражения, что он опять вынужден лавировать по кривому руслу внутрисемейной политики. Сейчас, как никогда, ему хотелось быть никаким не графом, а отпрыском какой-нибудь гораздо менее родовитой семьи. Но делать было нечего, связи еще никому не мешали, так что пренебрегать хорошими отношениями с бабушкой ни в коем случае не стоило.
— Сигнал с «Зиглинды»! - истошно заорали на палубе, - «Всем капитанам прибыть на флагман»!
— Доложите капитану, - послышался спокойный голос первого лейтенанта. Лейтенантов на «Варите» было всего двое, поэтому они по очереди приказывали друг другу и по очереди докладывали.
Руппи спешно сыпанул песка на недописанное письмо и сунул его в ящик стола. За дверью каюты послышался топот, через мгновение в дверь постучали. Выслушав лейтенанта, Руппи распорядился подать шлюпку, надел мундир, прицепил шпагу и выбрался на палубу, гадая, что ждет его на этом сборе.
IX
IX
За дверью каюты послышался приближающийся стук каблуков, но стука в дверь и доклада не последовало. Спустя две секунды этому нашлось объяснение и голос адмиральского стюарда пробасил:
— Адмирал цур зее завтракать изволит.
— Но это срочно! - возмутился первый лейтенант.
Олаф торопливо прожевал и крикнул:
- Пусть войдет!
Не в меру пылкое стремление стюарда защищать приемы пищи адмирала пусть даже ценой собственной жизни, вызывало у него недоумение, но бороться с этим было, кажется, бесполезно.
На пороге показался взмыленный лейтенант цур зее Бахман и вытянулся по стойке «смирно».
- Докладывайте, - велел Кальдмеер, откладывая салфетку.
- Вернулся «Стремительный», мой адмирал. Докладывает, что видел противника — два дозорных корабля и три фрегата. Помаячили перед глазами и ушли.
Если фрегаты — значит, не просто разведка. Да и что тут разведывать — что Западный флот все еще в Мехтенберге, ясно всем, включая, разумеется, командира эскадры Хексберга. Олафу так же было ясно, что, можно ставить свою перевязь против чего угодно на то, что вышеупомянутая эскадра сейчас стоит неподалеку от дозорных и только и ждет появления противника. Вчера видели только корветы, сегодня к ним присоединились другие корабли. Олаф понимал — это предупреждение. Вальдес копировал действия самого адмирала цур зее. С присущей ему легкой насмешкой, разумеется. Однако, хватит ли его терпения на третье предупреждение, Олаф сильно сомневался. В любом случае, тянуть не имело смысла. Последние новобранцы прибыли вчера, кесарь писал почти извиняющимся тоном, что больше людей прислать не представляется возможным; сходить на берег никому не позволялось. Три дня назад Олаф вызвал капитанов на флагман и проинструктировал их, стараясь в как можно более мягкой форме донести до них суровый приказ: права на ошибку у эскадры нет, они — единственное, что стоит между врагом и благополучием флота и страны. Если талигойцы одержат победу, флоту Дриксен можно будет сказать «прощай» - враг получит возможность самому высадить десант в Мехтенберг и взять страну в клещи, а верфи будут разрушены или сожжены. Глядя на сосредоточенные лица подчиненных, он чувствовал их уверенность и веру в слова командира, сам не испытывая и половины этой уверенности. Безусловно, шансы на победу у них были, но все же флот испытывал ужасающий недокомплект и это заставляло Кальдмеера чувствовать непривычную злость на тех, кто держал в руках бразды правления страной. Олаф знал, что стране смертельно необходима хоть какая-нибудь победа, на Бруно уже никто не надеялся и сейчас все взоры были обращены на действия Западного флота. Это раздражало — чего, в конце концов, они ждут, неужели думают, что оторвав людей от сохи и загнав их на корабли, можно добиться чуда?! Но выбора у адмирала цур зее все равно не было, а искушать судьбу, дожидаясь падения боевого духа или ухудшения погоды, точно не стоило. Нужно было выступать.
Адмирал цур зее отодвинул посуду и принялся быстро писать — капитану «Стремительного» предписывалось следить за передвижением противника и в случае изменения его местоположения доложить, отправив судно по намеченному курсу. Олаф сложил листок и протянул его Бахману:
— Передайте на «Стремительный».
Лицо первого лейтенанта приобрело выражение унылой покорности, он отдал честь и уже начал открывать дверь, как Кальдмеер остановил его:
— Ах, подождите, чуть не забыл, еще одна мелочь... Приказ всей эскадре: «с якоря сниматься, курс вест-зюйд-вест». Выходим в море с отливом.
Глядя, как радостно заблестели глаза Бахмана, Олаф не смог сдержать улыбки.
— И будьте добры произвести выстрел из пушки, чтобы никто не пропустил сигнал. Я выйду на палубу через четверть часа.
Счастливый лейтенант отдал честь и умчался, словно за ним гнался сам Леворукий, а Кальдмеер продолжил завтракать. До отлива еще час, до встречи с противником — как минимум четыре или пять, так что спешить ему некуда. Если скорректировать привычный распорядок дня, до сражения команды успеют и пообедать. Нужно не забыть отдать распоряжение, идти в бой на голодный желудок — не дело.
Несмотря на то, что к какому-то определенному моменту Кальдмеер свое появление на палубе не подгадывал, вышел он ровно в ту минуту, когда команда принялась выбирать якорный канат, одновременно готовясь ставить паруса.
— Доброе утро, - поприветствовал он капитана, не задерживая взгляд на копошащихся по реям марсовых. Не стоило создавать впечатления, будто он не доверяет опыту командира корабля. К тому, чтобы убедиться, что все идет как нужно, Олафу не требовалось пристально наблюдать за ходом работы. Ему было вполне достаточно звуков, которые порождала сама «Зиглинда» - изменись тональность скрипа дерева или пения такелажа, адмирал цур зее тотчас понял бы, что идет не так.
— Доброе, - откликнулся капитан, повысив голос, чтобы его не заглушили доносящиеся с носа и кормы крики, сопровождавшие любую подобную операцию. - Нас сегодня ожидает много работы, не так ли?
— Пошел шпиль! Налегай, ребята! - орали впереди.
Ближе к корме им вторил голос вахтенного лейтенанта:
— На фалах стоять!
— Совершенно верно, - ответил Олаф, - Но я планирую сократить объем работы, зайдя противнику с наветра. Как вы считаете, нам это удастся?
— Полагаю, ветер не сменится, поэтому у нас есть все шансы.
— Очень хорошо. В таком случае, я не буду отвлекать вас.
Капитан вежливо кивнул и отправился раздавать новые указания, а Кальдмеер остался наблюдать, как корабли авангарда, один за другим, одеваются парусами и направляются к выходу в открытое море. Зрелище было привычное и одновременно волнующее — удивляться красоте подхватывающих ветер парусов Олаф не уставал на протяжении всех лет, проведенных на флоте. К тому же, поняв, что сделать больше для выучки команд уже не получится, адмирал цур зее распорядился обратить внимание на внешний вид кораблей и сейчас все суда эскадры, выкрашенные свежей краской, прямо-таки сияли на солнце. Олафу было известно, что внешний вид корабля имеет непосредственное отношение к боевому духу, особенно если речь идет о людях, большая часть из которых никогда не принимала участия в морском сражении.
Якорь подняли и закрепили, матросы распустили парус и огромное полотнище подхватило порыв свежего ветра.
— Господин лейтенант, велите выбрать грота-шкот, - послышался голос капитана.
Шкот выбрали и закрепили, парус прекратил попытки заполоскать и «Зиглинда», медленно набирая ход, устремилась к выходу с рейда.
X
X
С бака послышался взволнованный голос:
— Аванград передает: «вижу противника на зюйд-зюйд-вест»!
Вахтенный офицер отправился докладывать лейтенанту цур зее, тот — капитану. К тому моменту, как капитан сообщал новость Олафу, тот успел услышать ее три раза, но не подал виду и внимательно выслушал доклад.
— Очень хорошо. Будьте добры, прикажите замерить скорость.
На подветреной стороне шканцев засуетились, бросая лаг, а Олаф позволил себе отдаться во власть облегчения, которое он испытал, услышал новость о появлении противника именно с этой стороны. Они все же смогли зайти с наветра, а в том, что это удастся, Кальдмеер вовсе не был уверен. Но и им удалось и это означало не только тактическое преимущество, но и отсутствие в головах у подчиненных вопроса, какого Леворукого они так сильно забрали к весту, вместо того, чтобы подойти к талигойцам напрямую. Олаф не любил рисковать, но порой это было необходимо и в данном случае попытка увенчалась успехом. «Посмотрим, как тебе это понравится», - подумал он, улыбаясь. Кальдмеер был почти уверен, что вице-адмирал Талига не ожидал от врага такого маневра. В общем-то на это и был расчет. Адмирал, которому нечем удивить противника — плохой адмирал.
— Скорость четыре узла, мой адмирал, - доложил вахтенный офицер.
— Прекрасно, - кивнул Олаф, - Передайте эскадре: «через полчаса лечь на другой галс, через три четверти часа — убавить парусов».
Ударили склянки. Хорошо, что приказ прозвучал так вовремя — никто не запутается. За время, прошедшее с выхода из порта, командиры кораблей и подразделений эскадры показали себя с лучшей стороны — шли ровно, почти попадая в кильватер своим мателотам. Но пока не было необходимости выходить за рамки способностей среднего капитана, Олаф предпочитал отдавать наиболее простые приказы. Нет ничего хуже, чем ошибиться и дать указания, которые подчиненные не смогут выполнить.
Мысли снова вернулись к самому важному вопросу — как сегодня покажут себя новые команды? Предсказать это было сложно. Олаф видел достаточно как проявлений невероятного мужества, так и невероятной трусости, чтобы сделать один вывод — нужно приложить все усилия, чтобы воодушевить людей, а дальше — помоги, Создатель. К счастью, на флоте осталось достаточно толковых матросов и артиллеристов, чтобы научить новичков, как обращаться с парусами и пушками, но бой они за новобранцев не выиграют... Это были пустые мысли, но Олаф знал, что в критический момент, буде такой случится, они не помешают ему принимать решения, поэтому их можно было без опаски пускать в голову. И все же, несмотря на все свои опасения, он ждал начала боя почти с нетерпением — насколько это было возможно, ибо одно из первых умений, которое получаешь, поступив на флот — это умение ждать. Через сорок минут, максимум — час, авангард уже ввяжется в сражение. Кальдмеер поднял подзорную трубу и взглянул вперед. Так и есть — уже можно было разглядеть арьергард эскадры Хексберга. Корабли с такого расстояния казались игрушечными и словно совсем не двигались, но это было иллюзией — просто они замедлили ход, чтобы сократить время сближения. Что ж, адмирал цур зее не сомневался, что начала боя с нетерпением ожидает не только он.
За следующие четверть часа количество видимых кораблей противника увеличилось. Уже можно было рассмотреть последние суда кордебаталии. Стало заметно, что Западный флот приближается к талигойцам как бы под углом и Олаф, удостоверившись, что в склянках еще достаточно песка, чтобы эскадра успела получить новый приказ, распорядился просигналить «после смены галса привестись к ветру на два румба». Так они лягут на параллельный курс и смогут начать сближение.
И вот снова ударили склянки и почти сразу же заскрипели, поворачиваясь, реи. Маневр был выполнен даже лучше, чем можно было ожидать. К Кальдмееру подошел капитан и они, задрав голову, наблюдали за суетой матросов на реях. Флагман лег на новый курс и, вспенивая воду, так же резво понеслась в сторону противника. Теперь уже скоро.
— Хорошо, что нет солнца, не так ли? - спросил капитан, хотя по его виду было ясно, что он хотел задать совершенно другой вопрос.
— Вы правы, - ответил Олаф и решил сжалиться над капитаном. - Как вы считаете, пора начинать готовить корабль к бою?
— Полагаю, что да, - ответил тот, не особенно пытаясь скрыть радость.
— Что ж, распоряжайтесь, - кивнул Кальмеер.
По его разумению, времени было еще достаточно, но что поделать — начала сражения ждали все. Те, кто был при Хексберге, мечтали о реванше, кто не был — хотели отличиться и смыть клеймо поражения, пусть поставленное и не ими.
Стоило прозвучать команде, как, казалось, все на корабле пришло в движение. На средней и нижней палубе убирали переборки, на камбузе тушили огонь, старший артиллерист отпирал крюйт-камеру. Наведя трубу на палубу «Фридриха Железного», шедшего впереди, Олаф увидел, что и там царит такая же суета. Пушечные расчеты таскали ядра и раскладывали их вдоль бортов. Кто-то сзади пробормотал: «Ну, фрошеры, сейчас посмотрим, у кого крепче... ядра!». На него зашикали и, судя по звукам, наградили парой тумаков. Олаф еле заметно улыбнулся и обернулся к лейтенанту цур зее.
— Будьте добры, сигнал авангарду: «по сближении с противником открыть огонь» и всей эскадре: «во славу Создателя, кесаря и Дриксен мужественно исполним свой долг».
Уже совсем скоро им и вправду предстояло проверить друг друга на прочность. Не ядер, конечно, а бортов. Однако, Олаф надеялся, что артиллеристы покажут ту же сноровку и точность, что на учениях и тогда, сбивая противнику мачты и прочесывая палубы картечью, они смогут добиться превосходства в этом сражении.
К тому времени, как подготовка была закончена и все заняли свои места, эскадры оказались на параллельных курсах. Западный флот сбрасывал нижние паруса и начинал сближение с противником, идя под марселями. Идеально ровной линии все же не получилось, поэтому авангард оказался ближе к талигойской эскадре и вот-вот готовился открыть огонь.
Посыльные унтер-офицеры докладывали:
— Батареи нижней палубы готовы...
— Батареи средней палубы готовы...
— Лазарет докладывает о готовности...
Олаф и капитан выслушивали и кивали, но взгляды их, как и всех прочих на корабле, были прикованы к авангарду, который стремительно сближался с противником. И вот — приложившись глазом к окуляру трубы, адмирал цур зее увидел, как вдоль бортов словно из ниоткуда возникают облака дыма. Секундой позже раздался и звук выстрелов — отсюда он был не громче хлопка. Оглядевшись вокруг, Кальдмеер столкнулся с полным завистливого нетерпения взглядом командира батареи левого борта.
— Потерпите, - улыбнулся ему Олаф и, повысив голос, приказал, - Прибавьте-ка парусов! Так мы и до полуночи не управимся.
Приказ выполнили с прямо-таки молниеносной скоростью. Увидев действия флагмана, окружающие корабли тоже распустили стаксели. Вражеская эскадра уже не казалось игрушечной, даже если смотреть невооруженным взглядом.
— Узнаете этот корабль? - обратился Олаф к давешнему офицеру.
— Конечно, - вытянулся в струнку тот, - Это «Астэра», мой адмирал!
— Очень хорошо. Это и есть наша работа в сегодняшнем сражении. Вы рады?
— Так точно!
Олаф и сам был рад, что ему удалось угадать и верно расположить свой флагман. Ожидание возможности померяться силами с флагманом хексбергской эскадры было волнующим и для него.
На палубу высыпали стрелки и принялись карабкаться на марсы. «Астэра» приближалась. Внезапно на ее палубе что-то ослепительно блеснуло, отражая лучи выглянувшего между облаков солнца. Кальдмеер скорее угадал, чем увидел и выхватил шпагу, поднимая ее в ответном салюте. На палубе жизнерадостно заорали.
— Время поприветствовать противника, - повысил голос Олаф, перекрикивая окружающий его гомон, - Выдвигайте пушки!
XI
XI
— Стволы банить!
Банники опустились в раскаленные жерла пушек. Юнги, подносившие картузы с порохом, раскладывали их рядом с орудиями.
— Заряжай! Пушки выдвигать! Стрелять по команде!
Скрипели тали, грохотали по палубе пушечные колеса. Руппи стоял, уперев подзорную трубу в колено и из последних сил изображал бесстрастность на лице. Капитанский авторитет, казалось, готов был со свистом вырваться из ушей, как пар из горячего чайника. Увидев результат выстрела, Фельсенбург подавил вопль разочарования и спокойно обратился к первому лейтенанту:
— Прикажите наводить точнее, господин Йенсен.
Нет, ну кто так стреляет! Внутри у Руппи все кипело от негодования. Пока нижние пушки долбили по борту противника, верхние пытались сбить крюйс-стеньгу. А кто виноват, что фрошеры не додумались спустить ее на палубу перед сражением, как все нормальные люди? «Варит» шел вторым в арьергарде и долбил по противнику уже четвертый час. Если бы не эти криворукие артиллеристы, стеньга бы уже давно болталась за бортом, связывая ход фрегата. Обе эскадры так же лупили друг по другу и конца-краю этому не было видно. Чаши весов пока не клонились ни в одну, ни в другую сторону.
Залп.
Стеньга покачнулась, но еще держалась. Руппи заскрипел зубами.
— Эй, гляньте-ка на «сердечко»! - донеслось с кормы, - Кажется, вот-вот перестанет биться!
— Отставить! - прикрикнул Йенсен, - Твоя задача — заряжать да стрелять, если не хочешь получить плетей!
Руппи быстро прошагал на ахтердек и поднес трубу к глазам. Так и есть - «Морское сердце» вот-вот грозило вывалиться из линии, а его противнику, фрегату «Марикьяра», только этого было надо — он уже готовился вышибить ослабевший корабль из строя и зайти его соседям с наветра. Пока Руппи разглядывал эту безрадостную картину, со стороны левого борта раздался треск, а палуба разразилась восторженными воплями. Фельсенбург развернулся и как раз успел увидеть, как многострадальная стеньга валится за борт, таща за собой гору спутанного такелажа. Решение созрело мгновенно.
— Прекратить огонь! Не стрелять! Ставить фок и грот, поворот оверштаг и курс так круто к ветру, как возможно.
На мгновение палубу окутала звенящая тишина, однако, долго ей сохраниться не удалось — со стеньгой или без, противник продолжал огонь, хотя его уже ощутимо сносило под ветер. Однако, матросы продолжали молча пялиться на своего капитана. Первым пришел в себя боцман и, награждая окружающих тычками, погнал их к мачтам.
— Позволите спросить, что вы намерены делать? - лицо первого лейтенанта тоже выражало недоумение.
— Разумеется, - Руппи напустил на себя как можно более уверенный вид, - Когда «Марикьяра» покинет строй, мы подойдем к ней с носа и дадим залп. А потом обойдем с кормы и дадим еще один. Это должно умерить их желание прорезать наш строй, вы не находите?
Вообще-то это был весьма рискованный маневр, к тому же он открывал брешь на том месте, где сейчас находился «Варит», но его мателоты держались крепко, чего нельзя было сказать о соседях «Морского сердца». Впрочем, в спонтанно возникшем плане Руппи был почти уверен, если им удастся совершить поворот и не врезаться в соседей. Если не удастся... Что ж, Руппи сам повесится на рее и избавит трибунал от нудного разбирательства, какого Леворукого он решил покинуть строй, не получив приказа.
— Поторопите людей, - велел он Йенсену и, противореча сам себе, заорал, задрав голову, - Эй, вы там! Шевелитесь, кошкины дети!!!
Паруса с громким хлопком распустились и тут же подхватили ветер. Вражеское ядро немедленно пробило в фоке дыру, но это были мелочи. Корма переднего мателота начала медленно приближаться. У них было около трех минут до того, как сближение станет критическим.
— Места занять, - приказал Руппи, - К повороту готовиться.
Фельсенбург предпочитал не думать, какими словами сейчас кроют на идущей впереди «Гордости Эйнрехта». Вот она ближе, ближе...
— Начать поворот! Руль под ветер!
Рулевой крутанул штурвал, песня ветра в такелаже изменила тональность. Руппи, задрав голову, следил за тем, как поворачиваются реи. Еще немного... Есть! Нос «Варита» пересек линию ветра и фрегат, дернувшись пару раз, лег на новый курс. Фельсенбург навел трубу вперед. «Сердце» держалось из последних сил, а его противник уже готовился выходить из своей линии и пересекать вражескую. Значит, Руппи не ошибся в расчетах и они успеют. Очень даже хорошо успеют! Им нужно было обойти всего три корабля и «Марикьяру» они встретят во всеоружии.
Когда «Варит», лавируя в крутой бейдевинд, подошел к нужной точке, «Морское сердце», потеряв фок- и грот-мачты, уже беспомощно дрейфовало, сносимое ветром. Руппи приказал поставить грота-стаксель и вернуться к орудиям. Нос «Марикьяры» приближался. На фрегате уже поняли, что задумал «Варит» и спешно пытались развернуть корабль. Но Руппи видел — не успеют.
— Лейтенант цур зее! Произведите пристрелочный выстрел, - скомандовал Руппи.
— Так точно, - Йенсен, казалось, до сих пор не верил, что им удалось так подобраться и закрыть собой брешь в линии. - Пушки выдвинуть!
Ядра упали с недолетом, но на попадание Фельсенбург и не рассчитывал — он хотел сперва скорректировать угол подъема, чтобы бить наверняка. Стволы слегка подняли при помощи клиньев и уже через полминуты можно было стрелять всерьез.
— Сделаем два выстрела, обойдем их слева и добавим в корму, - распорядился Руппи.
Так они и сделали. Почти все ядра попали в цель! «Марикьяра» дернула носом, уваливаясь под ветер, а «Варит» уже готовился поворачивать, чтобы обойти противника. Это было не так легко, как угостить беспомощного противника продольным огнем, но на нижней палубе тоже не дремали и готовились дать бортовой залп, как только поравняются с вражеским бортом. Но, видимо, Создатель сегодня благоволил Дриксен, так что, пройдя мимо борта фрегата, «Варит» отделался лишь четырьмя ранеными — ядро разбило в щепки грота-руслень правого борта. В грота-стакселе прибавилось дыр, но возможности управляться «Варит» не потерял.
Теперь оставалось только добить противника.
Орудийная прислуга копошилась до ужаса медленно. Руппи не выдержал и бросился помогать расчету третьего орудия, который как раз лишился трех человек. Они зарядили, выкатили пушку и Руппи, дождавшись, пока «Варит» поднимется на волне, сам поднес горящий фитиль к запальнику. Грохнуло. Когда дым рассеялся, команда радостно завопила, увидев разбитый в щепки кормовой балкон «Марикьяры». Юнга, который только что тушил искры, упавшие на палубу, потрясал грязной мокрой шваброй. Руппи махнул рукой на это неуместное веселье(такое же неуместное, как капитан, носящйся вокруг пушки) и присел, разглядывая произведенные «Варитом» разрушения через орудийный порт. Над палубой просвистело ядро — соседи «Марикьяры», у которых «Варит» теперь был как на ладони, опомнились и открыли огонь. Руппи уже начал выпрямляться, как что-то со всей дури ударило его в затылок. Инерция заставила Фельсенбурга дернуться вперед и он приложился лбом к казенной части пушки. Ощущение было такое, словно его череп раскололся пополам, но осознал Руппи это уже лежа на палубе. Он попытался встать, но не смог поднять даже руку, не то, что голову. Звуки как-то странно поплыли, то удаляясь, то приближаясь. Кажется, его подняли и понесли в лазарет, но по дороге он отключился окончательно.
XII
XII
Когда Руппи пришел в себя, оказалось, что он лежит в койке в собственной каюте. Он пытался понять, как он сюда попал, что этому предшествовало и почему так болит голова, как вдруг услышал выстрелы. Воспоминания тут же вернулись — сражение, «Марикьяра», удар в затылок...
— Какой курс?! - вскинулся он и тут же об этом пожалел.
— Не делайте резких движений, вы должны лежать спокойно.
Сквозь пелену боли Руппи увидел знакомое лицо — но кто это? Ах, да, это лекарский помощник...
— Куда спокойно! Мне надо на палубу! Там стреляют!
— Это не выстрелы, - лицо лекаря выражало радость, - Это салют.
— Что?! Какой еще салют?!
— Салют в честь победы, - улыбнулся до ушей лекарь.- Мы уже почти вернулись в Мехтенберг. Сейчас ночь, но народ, говорят, все равно высыпал на улицы, а форты нас приветствуют.
— Мы победили? - тупо переспросил Руппи. Не то чтобы он был уверен в предстоящем поражении, даже наоборот — но его поразило осознание, что всю оставшуюся часть боя он провалялся без сознания.
— Именно так.
Руппи ощупал голову и, как и следовало ожидать, наткнулся на повязку.
— Что происходило после того, как я?..
Лекарь замялся:
— Мы стреляли... Стреляли... И, - он развел руками, - и вот. Я был в лазарете, а потом старший лекарь велел отнести вас в вашу каюту, чтобы вас не беспокоил шум, и я остался здесь...
Руппи закатил глаза. Ну чего еще можно было ждать от этого...
— Позовите Йенсена.
— Сожалею, но он ранен. К тому же вас нельзя сейчас беспокоить...
— Вы меня достаточно беспокоите и без того! Второй лейтенант?
Лекарь с сожалением развел руками.
— Он тоже ранен и без сознания.
— Ладно, кошки с ними, - Руппи смертельно хотелось узнать подробности о победе, но вдруг навалившаяся усталость поумерила это желание, - дайте хоть воды.
Напоив капитана, лекарь сжалился.
— Я слышал, что фрошеры трижды пытались прорвать нашу линию, но у них ничего не вышло. Они захватили один наш корабль, а мы — два их. Это все, что мне известно. - извиняющимся тоном сообщал он.
Ого! Два к одному! Теперь понятно, почему салют. Руппи широко улыбнулся и закрыл глаза. Доклад по форме он выслушает завтра, а сейчас можно и отдохнуть.
Так вышло, что на следующий день информацию он получил не от своих подчиненных, а от самого Ледяного. Адмирал вошел в его каюту, преодолев все препятствия, чинимые лекарями и, увидев попытку Руперта встать, чтобы приветствовать начальство как положено, махнул рукой:
— Лежи, лежи.
Но Руппи не был бы собой, если бы не предпринял попытку, завершившуюся, увы, полным фиаско — головокружение заставило каюту резко крутануться вокруг своей оси и он едва не вывалился из койки.
— Сильно болит? - участливо спросил Кальдмеер.
— Нет, - Руппи почти не соврал — если не шевелить головой, она и правда не болела.
Ледяной пристально посмотрел на него, но ничего не сказал. Руппи вдруг заметил у адмирала здоровенный синяк под глазом.
— Вы не ранены? - дипломатично спросил он.
Олаф явно понял, о чем речь и усмехнулся.
— Нет. Можно сказать, что меня ударила в глаз подзорная труба, в остальном я полностью невредим.
Фельсенбург сдержанно улыбнулся в ответ, чтобы не быть совсем уж невежливым.
— Однако, я пришел поговорить о другом. О весьма рискованном маневре, который вы предприняли в отношении вражеского фрегата «Марикьяра»...
Руппи замер в ожидании продолжения, но по лицу Кальдмеера он уже видел, что суровый разнос ему не грозит. Переход на «вы» Фельсенбурга не обманул, он видел, что Кальдмеер просто не хочет слишком явно поощрять такую самонадеянность. Будь Руппи адмирал, он бы тоже не поощрял.
— ...и который неожиданно увенчался успехом. По случайному стечению обстоятельств, этот безрассудный маневр весьма воодушевил экипажи прочих кораблей и был высоко оценен Его Величеством, которого немедленно известили. Боюсь, капитан Фельсенбург, вам все же не отвертеться от малого «Людвига».
Руппи пытался сохранить лицо, но губы все же расплылись в предательской улыбке.
— Благодарю, мой адмирал!
— Однако, - строго продолжил Ледяной, - на вашем месте я бы не брал за привычку действовать столь неосмотрительно. Вы меня понимаете? Я все меньше сомневаюсь, что рано или поздно вы возглавите этот флот и было бы прискорбно не дожить до этого момента из-за безрассудного порыва, не так ли?
— Так точно, - Фельсенбург смог-таки вернуть спокойное выражение лица.
— Очень хорошо, - Кальдмеер все же улыбнулся и тут же поднялся, - Что ж, мне пора. Лекари дали мне не больше четверти часа.
— Подождите! - взмолился Руппи, - Расскажите, как закончился бой!
— Мы продержались до темноты, а потом талигойцы отступили. Это все, что я могу сейчас сообщить. Меня ждут другие обязанности, а тебе нужно отдыхать. Это приказ, капитан Фельсенбург. Выполняйте, - Кальдмеер еще раз улыбнулся и все-таки вышел.
The end